«Когда началась война, думала, что это сон»
Анастасия Коваленко, 26 лет, Киев. Работает в Берлине и хочет заниматься IT.
К войне все мои знакомые начали готовиться до 24-го, заранее. И они спрашивали меня, готова ли я к этому и что я буду делать, если вдруг. На что я в 100% случаев отвечала: «Да вы что, издеваетесь? Ну какая война?» Мой мозг работал в другую сторону. Он все полностью отрицал.
Я последние восемь лет прожила в Киеве. Я работаю с организациями в сфере культуры. Раз в год мы проводим большой фестиваль классической музыки.
24 февраля проснулась от звонка мамы
Район, где я жила, шумный. Там всегда есть какое-то движение машин, люди, что угодно. Неважно, какое время суток. И вот накануне я иду домой, было около 12 часов ночи. А там тихо. Меня это удивило. Прихожу домой, ложусь спать и через несколько часов меня будит мама. Мама живет в Кременчуге. Будит телефонным звонком и говорит: «У тебя там война началась». И я воспринимаю это как сон. И она что-то мне говорит, типа: «Что ты собираешься делать?» А я ничего не понимаю, потому что спала. Потом до меня дошло, что это не сон.
С февраля 2022 года сотни тысяч жителей Украины, а также представители беларусской и российской оппозиции, бежали в Германию. Многие из этих людей хотят рассказать свои истории до того, как память сотрет воспоминания. Наш проект — серия документальных «интервью против забвения» — ведется в сотрудничестве с Федеральным фондом изучения диктатуры Социалистической единой партии Германии.
Я кладу трубку, и понимаю, что у меня ступор. Я не понимаю, что делать. Поэтому звоню своим друзьям, которых считаю более компетентными в этих вопросах, и спрашиваю: что делать? Они говорят: сиди дома. И я сидела дома 24 числа. Но пошла в магазин. Там же, конечно, были очень большие очереди. Было много людей, которые просто все снимали с полок. То есть купить рис было невозможно.
Решение в то время уезжать из города было бы глупым. Если бы я сделала это, например, раньше, в 04.00, то это одно. Так многие сделали и уехали. Успели. Но люди, которые пытались выехать 24 числа, выехали 25-го. Просто потому, что было слишком много желающих. В метро было слишком много людей. Мне тревожно в местах, где много людей и мало пространства, поэтому я туда не пошла.
На следующий день я практически не спала. У меня квартира такая, что там везде окна, кроме ванной. И я пыталась спать в ванной. Свет был постоянно включен, потому что, когда он выключался, мне становилось слишком тревожно. А еще у меня были панические атаки, еще до этого. Я примерно знаю, как себя в этих случаях вести. Если это не предотвратить, то будет очень плохо. Я начинаю плакать, могу плакать много часов подряд. И это очень сильно истощает.
И, собственно, так прошла ночь. Ранним утром мне написал друг, который уже до этого времени выехал из Киева. Он мне написал просто очень простые слова, типа приезжай ко мне, на западную Украину. И я решила, что ладно, я поеду.
Из Киева во Львов с остановками ехала стоя
Из Киева я ехала стоя. То есть мы иногда сидели на полу, но было очень холодно, поэтому приходилось стоя ехать. Поезд ехал с остановками. Было очень страшно. Каждые несколько часов он останавливался, все тушили свет. Нельзя было ничем пользоваться, очень громко говорили, что есть хоть какой то источник света, то нас могут убить. По пути была Винница, которую в то время активно обстреливали. И мы как раз проезжали. Мы слышали все эти обстрелы.
Я приехала в Западную Украину, пожила там в одном городе неделю-две, потом поехала в Каменец-Подольский. Это совсем далеко. Мне было очень некомфортно жить у других людей, и я поехала во Львов. И меня приглашали друзья в Берлин. Спустя неделю возле места я жила, взорвалась ракета. Я все это слышала. Слышала звук прилета и видела результаты происходящего. И я решила ехать дальше.
Со Львова я поехала в Ивано-Франковск, потом в Варшаву, на автобусе. Там кормили, встречали беженцев. И там первый раз меня назвали беженцем. Там была еда, но у меня было такое – не надо мне ее давать. Беженец – это не я. Потом я поняла, что, наверное, надо поесть уже. То есть, я просто ничего не ела все это время, пока ехала до Польши. Решила: ладно, я возьму эту еду, но я не беженец. Нет, я просто... И сидела на том вокзале, ждала поезд.
И вот в поезде из Варшавы в Берлин уже началась какая-то странная перестановка моего настроения. Я сидела все это время с людьми, которые ехали из восточной Украины. И они ехали с очень веселым выражением лица. Знаешь, такая истерика, но она выглядит, как счастье. Двое людей, муж и жена, им лет 60. И они говорят: «Смотри, мы ждали, пока все закончится, в подвале. Мы там посидели пару дней, потом все растянулось на неделю. Потом мы поняли, что у нас заканчивается еда, вода и вообще все заканчивается. И мы либо умрем внутри, либо выйдем, и умрем снаружи. Мы выбрали умирать снаружи». У них там все пропало, все потеряно. А их дом – его просто нет, сравняли с землей. А дети их на тот момент жили в России. И когда все началось, они предлагали им ехать к ним. И отец ответил, что он лучше поедет в Берлин, чем к собственным детям. И вот я такая, знаешь, после этой истории думаю: ага, наверное, я как-то по-другому себя теперь чувствую.
В Берлине меня встретил друг. Пока я ехала в поезде, он спросил: «Чего ты хочешь? Может, чего-то особенного». А мне так хотелось хлеб с маслом и с сыром. Ну, просто это было все, что я хотела. Конкретно хлеба конкретно с маслом и с конкретным видом сыра.
Решила не рассчитывать на соцпомощь, а пойти работать
В Берлине я снимаю комнату. Я зарегистрировалась просто потому, что мне сказали, что есть такая возможность. Но у меня изначально не было мысли, что я буду только так жить, на эти деньги (KARENINA – социальное пособие). Мне это неприятно. Это очень просто, на самом деле, как процедура, но не просто как практика. Чтобы получить деньги, нужно пойти в специальное место в специальный день, специальное время, отстоять очередь, написать всякие там бумажки, дать свои документы, забрать деньги. То есть процедура очень понятная.
Я это сделала один раз. Это место открывается в 08:00. Я не люблю опаздывать и второй раз я пришла раньше. Подумала, что там как раз будет мало людей или совсем не будет, может. А очередь стояла, ну, раза в три длиннее, чем она была первый раз. Ну, очередь, ничего страшного. А это место огорожено и люди все время приходили. Для меня было морально сложно это все воспринимать, потому что там стоят ограждения. И было такое чувство, как будто людей просто в загоне каком-то держат и людей воспринимают не очень не очень на равных правах. Одна женщина сказала: «Я прихожу сюда уже в этом месяце не в первый раз. И сегодня я пришла в 03:00, а когда заняла место, то была уже не первая». И в этот момент у меня что-то переключилось внутри очень сильно, я поняла, что не буду этого делать. Я решила, что лучше найду работу себе, даже ту, которая мне не нравится.
Я закончила университет по специальности «реклама и связи с общественностью». Теперь я хочу попробовать себя как менеджер чего-то посерьезнее, я имею в виду технологические приложения. То, что называют большим словом IT. Потому, что это совсем другое поле для экспериментов. А я люблю экспериментировать. И это очень много новой информации, которая тоже мне интересно. Это мои ближайшие планы.
Интервью 26 августа 2022 года вела и записывала Татьяна Фирсова. Стенограмма: Татьяна Фирсова. Перевод на немецкий: Ольга Кувшинникова и Ингольф Хоппманн.
Об интервью
Задача серии KARENINA — дать возможность высказаться очевидцам из Украины и России. Мы не только хотим узнать, что пережили одни, спасаясь от войны, и другие, скрываясь от преследований, что переживают те и другие, находясь в эмиграции. Мы хотим понять, как мыслят эти люди. Поэтому мы просим их рассказывать нам не только о пережитых событиях, но и о том, что лично они думают о происходящем сейчас в Восточной Европе.
Все наши собеседники и собеседницы — разного возраста и образования, у них разные родные языки и разные профессии. Их объединяет одно — желание рассказывать нам свои истории.
Интервью длятся от 20 минут до двух с лишним часов. Многие рассказывают с удовольствием и говорят очень свободно, другие более сдержаны. Мы задаем вопросы, требующие развернутого ответа, и предлагаем людям рассказывать, а не просто коротко отвечать. Из-за этого тексты зачастую получаются очень объемными, но в то же время — более открытыми и насыщенными. Стенограммы интервью мы по необходимости сокращаем, в первую очередь для того, чтобы их было легче читать. Стиль собеседников полностью сохраняется — так рассказы остаются аутентичными, подлинными. Чего мы и добиваемся – ведь это личные свидетельства о «побеге и изгнании» в центре Европы.
