«Что плохого сделала Путину Украина?»

Я родилась во время войны в городе Акмолинск. Теперь это Астана. Мама была там в эвакуации, папа был на фронте. Папа — полковник, он прошел всю войну, вся грудь в медалях. Там я жила до начала 1944 года.

Потом папа получил ранение и его отправили в госпиталь в Новосибирск. Мы с мамой тоже приехали в Новосибирск. Помню, жили мы в зеленом доме, улица Урицкого 35. Напротив был театр «Красный факел». Меня научили с детства помнить адрес, где я живу. Очень долго, когда спрашивали, как меня зовут, я говорила: «Кизимка». По-казахски это значит «девочка». Все ко мне так обращались, и я решила, что так меня зовут.

В конце 1947 года папу направили в Сталинград. Мы жили там в теплушке. Это обычный товарный вагон с буржуйкой по центру. В вагоне была только наша семья. Папа после госпиталя уже не мог пойти на фронт, но еще служил. С нами жили мамины родители. Дедушка работал в Харькове начальником центральной заводской лаборатории. Когда эвакуировали тракторный завод, весь завод уехал в Рубцовск на Алтае. Там был потом какой-то взрыв, дедушка ослеп, и мои родители его с бабушкой забрали к нам.

«Заминированные немцами игрушки»

Когда мы приехали в Сталинград, города практически не было. Зимовали мы в теплушке. Железнодорожный тупик был забит вагонами, там жили люди. Надо было восстанавливать город, пускать промышленность. В Сталинград приехали инженеры, врачи, строители. Очень много было пленных немцев. Они жили в городе в лагерях. Под очень сильной охраной с собаками СС-овцев возили на разбор завалов, они строили город. А были немцы-хозяйственники. Потом мы получили квартиру в одном из домов. Там за забором был тоже лагерь военнопленных. Там тоже жили немцы. Они давали нам молоко. Их кормил Красный крест.

На Мамаев курган нам, детям, было ходить запрещено. Когда немцы уезжали, они сбросили туда очень много красивых игрушек. Но все эти игрушки были заминированы. Очень много детей подорвалось, погибло, когда брали в руки эти куклы и машинки.

«В 1949 году квартиры с водопроводом были редкостью»

В 1949 я пошла в первый класс. У нас уже была квартира. Даже с водой. Это была редкость, чтобы в доме был кран и текла холодная вода. Печку топили, на ней готовили еду. К ночи было холодно, там очень суровые зимы. В школу мы ходили по тропинке, дороги не было. Рядом был дом Павлова — был такой сержант, который практически один держал этот дом. Он победил группу немцев, которые хотели захватить этот дом, а это выход к Волге. Там погибли все командиры, сержант остался руководить взводом. Была девочка, которая поймала на улице козу и кормила этой козой Павлова и его группу. В один из дней мы идем со школы по этой тропинке, а там написано: «Осторожно, работают минеры». Они разминировали тот дом. Еще рядом была мельница, и там была мина. Мальчишки из моего класса подорвались. Много людей тогда погибло, и дети, и взрослые. Много всего было заминировано.

Такая была послевоенная жизнь. Потом, конечно, выстроили очень красивый город.

Жизнь в Харькове

В 1956 году папа умер. Мама родом из Харькова и ей очень захотелось туда поехать. В 1961 году мама обменяла нашу квартиру в Сталинграде, тогда он уже назывался Волгоград, на квартиру в Харькове. Тогда нельзя было купить квартиру, только обменять. Мама уехала в Харьков. Я поехала к ней тоже, когда закончила институт в 1964 году. Я не хотела уезжать из Сталинграда. Я до сих пор люблю этот город. Но я перевелась в Харьковский политехнический институт. Я — химик по образованию. Моя специальность — органический синтез. Всю жизнь я работала по своей специальности в лаборатории. Я люблю свой предмет. Это был закрытый институт, мы занимались разработкой ракетного топлива.

В Харькове я случайно познакомилась со своим мужем. Очень случайно. У меня был молодой человек в Сталинграде, я думала, что вернусь к нему. Но я встретила своего будущего мужа и вышла за него замуж. Он мне сказал: «Я посмотрел, девочка такая хорошая, почему я должен ее кому-то отдавать?». У нас родился сын. У нас была прекрасная семья. Муж умер в 1996 году. Я доучила сына и осталась в Харькове. Когда война началась, они уехали. Я понимала, что не хочу быть для них тяжелым грузом, поэтому разговор, чтобы уехать с ними, даже не стоял.

«24 февраля: видела, как рушился соседний дом»

Я видела этот кошмар. Видела, как рушились здания. Помню, стояла возле окна на кухне. Вижу: летит красная стрела. И все. Дом, который был напротив моего, рухнул. А я стою и не могу с места сойти. Ни страха, ничего. Просто какой-то ступор. Передняя стена дома медленно упала на землю. Там были люди, кто погиб, кто ранен. Потом подъезжали машины, забирали трупы. Через некоторое время рухнул дом по другую сторону от моего. Но этого я не видела, только слышала. Там тоже летело огненное красное пламя. Это было в марте. Это жилой микрорайон в центре Харькова. Лупили страшно. Рядом со мной школа. Там были наши солдаты. Это мы потом узнали. Школу тоже разбомбили.

Есть в Харькове такое здание, называется «Госпром». Он был построен американцами в 1920 году. Все управление городской промышленности находилось в этом здании. Это исторический памятник, там интересная архитектура. Его тоже разбили. Еще у нас был район Северная Салтовка. Теперь его просто нет. Люди остались на улице, кто-то живет в подвалах. Но домов там нет совсем. Мой дом стоит, только балкон обрушен. Люди почти все уехали. Когда я еще была в Харькове, то в подъезде была одна. Я не уехала сразу, потому что понимала, что не выдержу этих поездов сама. Сын уехал во Львов, но мне там не было места.

Из Харькова в Польшу и Берлин на машине

Я уехала из Харькова 22 ноября. Мне организовали переезд, волонтер забрал меня на машине. Мы напрямую доехали до Польши, я прошла таможню. Оттуда меня на машине забрали в Берлин. Я взяла с собой только спортивный костюм, темные и белые брюки, две блузки с коротким рукавом, потому что, думаю, до лета останусь. Теплой одежды нет, только куртка, в которой я приехала. Я растерялась, когда собиралась.

Я привыкла обо всех заботиться, всем помогать. Я привыкла, что все делаю сама. У меня в институте было 20 молодых девочек, они все остались с квартирами. Я делала им контрольные работы, отпускала их с работы, все, лишь бы они закончили институт. Мы очень дружно работали.

«Получается, что русские бомбят русских?»

Да, когда был муж жив, он мне помогал. Но он заболел и 10 лет длилась его болезнь. Я сама его колола, сама все делала. Когда сделала последний укол, я видела, что это конец.

Я люблю людей. Мне хочется всем помочь, если я могу.

Я никогда не допускала, что Россия может на нас напасть. У нас было коммунистическое воспитание, мы любили свою родину. Мы один народ, у нас одна традиция и одна вера. Теперь в Харькове закрыта русская церковь. Я не могла себе представить, что такое может быть. Я говорю на русском языке. У меня в голове не укладывается, что русские нас пришли бомбить. У меня соседи по дому в Харькове были русские. Получается, что русские бомбят русских. И причем так жестоко. В оккупированных местах они творят ужасное, насилуют, мучают. Я не могу этого понять. Я говорила с человеком, который видел, как русские терзали людей и издевались над женщинами.

Я не знаю, что мне делать дальше. Вернусь ли я домой. И где мой дом. Получается, у меня нет дома. Харьков сейчас все еще бомбят. В Харькове люди живут без окон. Закрывают, чем могут, потому что холодно.

«Хочу домой, к своим книгам»

Когда мы выращиваем цветок, а потом его пересаживаем, он болеет какое-то время. Я хочу к своим книгам, к своим вещам. Я хочу тот быт, к которому я привыкла. Но я буду здесь. Тут я жива. Может тут я проживу еще 2-3 года. В Берлине я не понимаю, как я себя ощущаю. Но я благодарна, что меня забрали дети. Я в подвешенном состоянии. Я не хочу быть кому-то в ущерб. Если я даже выживу по своим годам, то я не понимаю, куда мне возвращаться. Если бы был мир, я бы вернулась в свою квартиру.

К войне привыкнуть невозможно. Но мне не было страшно в Харькове. Я себя настроила на то, что уже много прожила. И единственное, что я повторяла, если суждено, так лучше сразу. Чтобы если попадет в дом, то умереть сразу, но не остаться инвалидом.

«Женщина и ребенок погибли»

Помню, я вышла в магазин, и тут летит ракета. Женщина везла коляску. Женщина мертвая упала. Ребенок выпал из коляски на крышу магазина и погиб. Какой-то мужчина подбежал, прижал меня к арке и закрыл собой от взрыва. Неделю я жила в метро в бомбоубежище.

Я люблю Москву, я была там много раз. Но сейчас я не знаю, что я люблю. Что Путину плохого сделала Украина? У нас были совместные предприятия. В Москву как на трамвае все ездили в командировку.

Интервью 27 декабря 2022 года вела и записывала Татьяна Фирсова. Стенограмма: Татьяна Фирсова и Анастасия Коваленко. Перевод на немецкий: Ольга Кувшинникова и Ингольф Хоппманн.

Об интервью

Задача серии KARENINA — дать возможность высказаться очевидцам из Украины и России. Мы не только хотим узнать, что пережили одни, спасаясь от войны, и другие, скрываясь от преследований, что переживают те и другие, находясь в эмиграции. Мы хотим понять, как мыслят эти люди. Поэтому мы просим их рассказывать нам не только о пережитых событиях, но и о том, что лично они думают о происходящем сейчас в Восточной Европе.

Все наши собеседники и собеседницы — разного возраста и образования, у них разные родные языки и разные профессии. Их объединяет одно — желание рассказывать нам свои истории.

Интервью длятся от 20 минут до двух с лишним часов. Многие рассказывают с удовольствием и говорят очень свободно, другие более сдержаны. Мы задаем вопросы, требующие развернутого ответа, и предлагаем людям рассказывать, а не просто коротко отвечать. Из-за этого тексты зачастую получаются очень объемными, но в то же время — более открытыми и насыщенными. Стенограммы интервью мы по необходимости сокращаем, в первую очередь для того, чтобы их было легче читать. Стиль собеседников полностью сохраняется — так рассказы остаются аутентичными, подлинными. Чего мы и добиваемся – ведь это личные свидетельства о «побеге и изгнании» в центре Европы.