«Российская армия превращает тебя в животное»

Я учился на журналиста, но по профессии не работал. Родился и жил в Москве. Были попытки делать свой Youtube-канал, начинать что-то медийное. Но последняя такая попытка закончилась перед Covid. Тогда я делал проект о туризме.

В той реальности 2019-2020 годов у меня была идея, что если позволить европейцам свободно заезжать в Россию, это глобализирует страну больше. Наши люди увидят больше иностранцев, начнут учить языки, потому что это — деньги. Эти деньги мелкой пылью, в отличии от нефтяных денег, оседают в мелких и средних локальных бизнесах. Это сильный толчок в мир не только для Москвы и Питера. Европейцы, имея возможность без виз въезжать в Россию, исследовали бы ее больше. За пару лет можно было бы увеличить доходы раза в два-три.

Макроэкономика — это мое хобби, я всегда ею интересовался и понимаю ее. Было соображение, что это очень патриотичная, либеральная, правильная история. Для государства это можно преподнести как инструмент улучшения показателей. А сзади в уме держать, что для страны это хорошая история и альтернативный источник доходов, кроме нефти. Я хотел об этом рассказывать и выпустил одно интервью на эту тему. Написал программу на 20 страниц по реформе туристической отрасли, многим людям большим ее показал. Начался диалог. Но все оборвалось в один момент. Это было начало 2020 года. Потом начался Covid.

Еще на первом курсе, когда я учился в Университете печати на вечернем, я пошел на подработку. Я как инженер собирал рентгеновское оборудование, там на месте всему научился. Потом ушел в армию, служил с 2011 по 2012 год в войсках связи. Это было как тюрьма.

«В российской армии ничему не учат, только ломают»

Российская армия — это катастрофа. Российский военный отличается от гражданского тем, что у них форма вместо одежды и тем, что они очень хотят спать и есть. Это все. Их военная подготовка заключается в подшивании воротничков, строевом шаге и докладе начальству о дежурстве. Больше эти люди не знают и не умеют ничего. У них нулевая мотивация во всех видах войск. Армии в России не существует. Эти люди не умеют воевать.

Я служил в элитных войсках, в войсках особого назначения. Я выпустил за год три холостых патрона. Нам давали в руки автоматы, но там не было патронов. Не было даже рукопашного боя. Когда я пришел в армию, то подтягивался 8 раз, после армии — два раза. У тебя проблемы со сном, проблемы с нервами. Ты превращаешься в животное. Тебя там ломают. Первый, кого ты застрелишь в бою, будет твой командир. Там система построена на сломе человека. Она не поощряет инициативу. Ее задача тебя задавить, чтобы ты боялся пикнуть.

И все боятся кого-то. Когда выплывают истории, что красят газон краской, чтобы он был зеленый, это — результат этого животного страха. Потому что условный командир части боится какого-то командира повыше. Им важна трава. Это такой общий подход. Это все одной большой спектакль. Они боятся даже косого взгляда, легкого неудовольствия.

В России, к сожалению, пока не исправлены ошибки, которые были допущены коммунистами, и бардак, который они натворили. В царской армии такого не было. Не было такого скотского отношения к людям. Государство, которое построили большевики, основывалось на скотском отношении к людям. Во многих сферах. Просто где-то это немножко поправили, а где-то это осталось нетронутым. В армии, в тюрьме и в школе это нетронуто.

«В каждой российской армейской части до сих пор есть „комната Ленина“»

Я помню момент, когда меня сломали в армии, когда ушли остатки сопротивления. Мы сидели вечером, подшивали воротники и смотрели «Первый канал». Так там устроен час отдыха. Приходит сержант, сержанты набирались из прошлого призыва. Сержант говорит: «В роту нужна газонокосилка. Москвичи, пойдемте, поговорим в „комнату Ленина“». В каждой части есть «комната Ленина», это место, где читают книжки. Она до сих пор так называется, хоть там и не висит портрет Ленина.

«Я боялся даже думать»

Лейтенант говорит: «Если вы скинетесь на газонокосилку, мы вас отпустим в увольнение». Это где-то по три тысячи рублей. Ты готов на все, чтобы хоть на полтора дня оттуда выйти. Потом мы пошли на прогулку и пришли готовиться к отбою. Обычно возле кровати стоял стул, на который я складывал форму. Стрелять тебя не учат, но форму складывать ты умеешь. В тот день моего стула там не было, был какой-то другой стул. Пытаюсь уснуть. Кто-то кричит номер моего стула. А мой стул, оказывается, остался стоять в коридоре.

Я пошел его забирать. Меня увидел лейтенант и говорит: «Что, стул продолбал, военный? Отделение подьем!». Взяли мы этот стул и начали с ним заниматься спортом. Например, становились на стул ногами и стояли на кулаках. Сколько ты так простоишь, даже в хорошей физической форме?  Мы стояли так полтора часа. Под тобой лужа пота, у тебя трясутся ноги. Товарищи твои, которые в такой же позиции, вообще ни в чем не виноваты. А ты не можешь проигнорировать этот приказ.

Если ты устраиваешь бунт, то есть большой риск попасть в дисциплинарный батальон. А это хуже любой тюрьмы, любого строгого режима. Плюс у тебя еще продлевается срок службы. Посмотри в интернете, что это такое. Ты готов на что угодно, терпеть все, лишь бы туда не попасть. Нас было четверо. Потом из-за моего стула подняли всю роту. Мы занимались спортом до трех ночи. В полседьмого подъем.

Такая ерунда продолжалась несколько раз. На этом мое сопротивление закончилось. Я превратился в животное. Я боялся даже подумать о чем-то.

«Лучше бы нас били»

Все через это проходят. Это массовая история. Перед войной была история в Красноярске, когда парень в армии расстрелял 10 человек. Я прекрасно его понимаю. Там творится скотство. Тебя давят морально так, что лучше бы били.

Потом в части был режим боевых дежурств. Есть боевой пост. Это должность. Во всей части есть всего два срочника, которые могут заступать на эту должность. Это был я и мой сменщик. У нас было шифровальное оборудование. Каждый день кто-то должен быть на посту. Придумали схему 6-6-12. Например, в понедельник в 6 утра я просыпаюсь, зарядка, завтрак, принимаю дежурство. Заступаю до трех часов дня, он приходит меняет меня. Я прихожу в часть, обедаю, два часа сплю, сразу ужинаю и иду в ночь. Он меня меняет к 9 утра. Ночь я не сплю, не ем. Приходишь с ночи, завтракаешь, тебе дают еще 2 часа поспать, пообедал, идешь на пост, потом спишь ночь.

И так мы делали 8 месяцев. И ты не можешь ничего поменять, потому что инициатива наказуема. Может где-то в России есть части, где нет такой жопы. Но плюс-минус — это одинаковая история.

Два раза я лежал в госпитале. Мой сменщик в это время практически жил на посту. У армии есть свои каналы связи и на этом посте был действующий канал связи.

«Война может закончиться в любой момент»

Но я думаю, что эту систему как быстро построили, так она и развалится в один миг. Это касается не только армии. Просто должен поступить сигнал сверху, что больше мы так с людьми не обращаемся. Но пока что армия в России — это сборище голодных, холодных людей, которые ничего не умеют и жутко боятся друг друга. С чем это может воевать?

Я видел части в Голландии. Это был где-то 2017 год. Они там все подтянутые. А чтобы иметь хорошую физическую форму, надо же есть, спать и иметь мотивацию что-то делать.

У меня есть друг, он русский, но всю жизнь живет в Финляндии. Он рассказывал, как они служили. Их там кормили на убой. Учили ориентированию на местности и так далее. Сразу стало понятно, как финны прорвали Сталина в Советско-финской войне.

Война, которая идет сейчас, может закончиться в любой момент. Да, мы все не понимаем, где это надорвется. Но эта армия не может бесконечно воевать. Она не предназначена для этого. У нее нет для этого ни оружия, ни подготовки, ни людей. Они уже потеряли половину танков, 2000 из 4000. Ракеты заканчиваются. Они растратили на свой террор много материала. А ВСУ стоят, и у них поставки оружия не ограничены. Им будут поставлять столько, сколько надо.

Сейчас в России набрали мобилизованных, говорят о второй волне. Но какая вторая волна, если они первую не обули, не одели, не дали достаточно оружия? Никто не будет им поставлять что-то в больших количествах. Я думаю, что путинский режим обречен.

«24 февраля: был уверен, что войны не будет»

Я был уверен, что войны не будет, что они просто кидают понты. 24 февраля я проснулся в 2 часа дня. Проснулся, открываю телефон… У меня шоковое состояние на несколько суток, когда я попал в этот тоннель информации. Я не мог ничего написать в соцсети, ни то, чтобы пойти на протест.

Первый раз я пришел на Манежную площадь в начале марта. Ее всю закрыли. Не давали людям даже случайно накопиться в группы вообще, всех принимали. Я посмотрел на это, покрутился немножко. Подумал, что нет никакого смысла что-то делать, потому что у меня дома семья, а тут большие риски. Я готов и пожизненно сесть, если будет возможность скрутить Путину голову, но там бы меня никто не услышал и не увидел. Это бесполезная жертва, которая никому ничего не даст.

«Я бы стрелял в русских»

В первый же день мне пришла повестка по месту прописки. Но я не боялся, что меня заберут в армию. Я бы туда сам не пошел. Я бы не стрелял в украинцев. Если бы меня уже как-то забрали, я бы стрелял в русских. Фашистов не жалко стрелять, даже если они одной с тобой национальности.

Плюс это большая иллюзия, что из армии можно легко сбежать. Лучше туда просто не попадать.

В России росли риски. Для всех. Поэтому мы решили уехать. Принять решение об уезде не все могут, и не надо их в этом винить. Там осталось много хороших людей, которые не поддерживают войну, но которых много что держит в России. Они будут сидеть там до последнего. Я тоже до последнего не хотел уезжать.

Выехал в начале мая сам на машине через Нарву, Таллин и Вильнюс в Берлин. У меня была туристическая виза. Я приехал и начать искать возможности жилья, чтобы перевезти жену и детей. Семья приехала в средине сентября. В последний день, когда Прибалтика решила закрыть границы.

Одна из причин уехать это сообщение, которое я получил третьего мая. Мне написали, что надо уезжать. Моя позиция была неприемлема для некоторых людей. Обратно я поехать не могу. Это опасно. И зачем? Что там сейчас можно делать?

То, чем я хочу заниматься, там сейчас делать нельзя. Молчать я не могу и не буду. А это автоматически гарантирует проблемы.

Мы остаемся в Берлине. Дети уже пошли в школу и в детский сад. Я не могу себе позволить вернуть детей в российскую школу после берлинской. Жена говорит на немецком. У меня свободный английский и я немного знаю немецкий, понимаю какие-то базовые вещи.

*Имя изменено по желанию собеседника.

Интервью 28 ноября 2022 года вела и записывала Татьяна Фирсова. Стенограмма: Татьяна Фирсова и Анастасия Коваленко. Перевод на немецкий: Ольга Кувшинникова и Ингольф Хоппманн.

Об интервью

Задача серии KARENINA — дать возможность высказаться очевидцам из Украины и России. Мы не только хотим узнать, что пережили одни, спасаясь от войны, и другие, скрываясь от преследований, что переживают те и другие, находясь в эмиграции. Мы хотим понять, как мыслят эти люди. Поэтому мы просим их рассказывать нам не только о пережитых событиях, но и о том, что лично они думают о происходящем сейчас в Восточной Европе.

Все наши собеседники и собеседницы — разного возраста и образования, у них разные родные языки и разные профессии. Их объединяет одно — желание рассказывать нам свои истории.

Интервью длятся от 20 минут до двух с лишним часов. Многие рассказывают с удовольствием и говорят очень свободно, другие более сдержаны. Мы задаем вопросы, требующие развернутого ответа, и предлагаем людям рассказывать, а не просто коротко отвечать. Из-за этого тексты зачастую получаются очень объемными, но в то же время — более открытыми и насыщенными. Стенограммы интервью мы по необходимости сокращаем, в первую очередь для того, чтобы их было легче читать. Стиль собеседников полностью сохраняется — так рассказы остаются аутентичными, подлинными. Чего мы и добиваемся – ведь это личные свидетельства о «побеге и изгнании» в центре Европы.