«Проблемы беларусов никого не интересуют»

Я в кино с 2008 года, начал ходить тогда в массовку в «Беларусьфильм». В детстве, прогуливая школу, я ходил на рынок, покупал какой-то сборник с фильмами и смотрел всего Скорсезе, Копполу, Тарантино. После массовки я был ассистентом по актерам, ассистентом режиссера, вторым режиссером, замдиректора картин. Поступил в Минске в Академию искусств. Как говорит Тарантино: «Я не учился кино, я ходил в кино». У меня то же самое. Я пробовал себя в эпизодических ролях, в ролях второго плана. Это в основном российские фильмы.

Серия КARENINA

Побег и изгнание

С февраля 2022 года сотни тысяч жителей Украины, а также представители беларусской и российской оппозиции, бежали в Германию. Многие из этих людей хотят рассказать свои истории до того, как память сотрет воспоминания. Наш проект — серия документальных «интервью против забвения» — ведется в сотрудничестве с Федеральным фондом изучения диктатуры Социалистической единой партии Германии.

В 1997 году, когда Ельцин был уже слабоват, а Лукашенко был в самом разгаре, он, как человек очень хитрый, претендовал на роль президента союзного государства Россия-Беларусь. Лукашенко был популярным политиком не только в Беларуси, но и в России. Но потом пришел Путин. Лукашенко места уже не получил. В конце 2019 года объявили о том, что между Россией и Беларусью будут подписаны так называемые «дорожные карты об интеграции». Это был мой первый выход на митинги несогласных. Были большие митинги и до этого в 2006 году, в 2010, в 2015. Но Лукашенко тогда действительно набирал больше половины голосов. Не было альтернативных кандидатов, которые могли бы повести за собой всех, не было оппозиционного лидера. Поэтому было очевидно, что Лукашенко останется у власти, несмотря на митинги.

В 2006 году я еще учился в школе, в 10 классе. Были выборы. У меня были оппозиционно настроенные одноклассники, у нас возникали какие-то споры. Но я тогда говорил: «Кроме него никого нет, а другие придут и начнут воровать». Я так мыслил в 16 лет. Но с того момента многое поменялось. Есть старый советский анекдот:

— Семен Абрамович, говорят, что вы знаете все. Скажите, когда будет лучше?

— Уже было.

Это наша история.

«На выборах 2020 года большинство было за Тихановскую»

9 августа, когда были выборы, жители Беларуси готовились ко всему. Я поехал проголосовал. Я жил тогда с девушкой. Мы сразу проголосовали на моем участке, потом на ее участке. Таких очередей не было нигде и никогда. Я был на всех выборах с тех пор, как мне исполнилось 18 лет. Но ни разу мне не приходилось стоять полтора часа в очереди, чтобы отдать голос. На моем участке закончились бюллетени. Известно же, как подтасовывают голоса. Они уже за нас проголосовали, но не ожидали, что придет так много людей.

Всех все достало. Было неэффективное управление. Когда был коронавирус, скрывали данные о погибших, манипулировали статистикой, не было масок и респираторов даже для врачей. В Беларуси коронавирус существовал только тогда, когда это было нужно государству, как и в России. Не было коронавирусных ограничений. Вот такое неуважение к собственному народу. Потом, в начале весны 2020 года, случились неполадки с водопроводом, треть Минска осталась без воды. Волонтеры привозили воду, а государство реагировало не очень оперативно.

Надоевший «мужик из народа»

Лукашенко — популист. Он всегда выезжал на популизме. Он создал себе образ «мужика из народа». Но дело в том, что к 2020 году народа «с целины» стало не так много. Стало больше образованных людей, которым «мужик из народа» казался тем, что должно остаться в прошлом.

В Беларуси не работает социология. Во время избирательной кампании у нас на государственном уровне запретили публиковать опросы. Но на самом большом ресурсе опубликовали такой опрос и там за Лукашенко проголосовало 3%.

В 2020 году в Беларуси во время голосования у нас была договоренность, что надо приходить на участки и требовать результаты. Мы пришли на участок, нам обещали вывесить результаты, но этого не сделали. Интернет к тому моменту полностью отключили. У людей работал домашний интернет и так мы узнавали результаты. Появлялась информация, что у Тихановской больше минимум в полтора раза. Были призывы выходить на главную площадь после выборов. Потом появилась информация о том, что членов избирательной комиссии выводят под присмотром ОМОНовцев с автоматами к автобусам. Они не вывесили результаты.

Газ и светошумовые гранаты

После этого я поехал в центр города. Я ехал в метро, было немноголюдно. Вышел на площади Победы, там уже было чуть больше людей. Пошел дальше, попал в толпу из пары тысяч человек. Мы вышли на мост через Немигу, нас оттеснили, начали бросать светошумовые гранаты, пускали газ. Люди начали отступать. Были протесты, были избиения. Это продолжалось до 4 часов утра. Когда люди начали расходиться и идти в сторону дома, к ним подъезжала милиция, их хватали, избивали и засовывали в автозаки. Это была первая ночь, тогда еще машины не трогали. Потом людей доставали из машин.

К 12 августа все накалялось. Они думали, что будет как всегда - люди вышли, их разогнали, напугали, чтобы неповадно было. Но это не сработало. Режим шел на повышение градуса.

13 августа был марш женщин против насилия. Ментов попустило в первое время. Люди начали протестовать везде, был хаотичный приступ неповиновения. 16 августа был очень большой марш, не было ни одного милиционера. Я в своей жизни не видел столько людей никогда. На волне этих протестов начали увольняться журналисты. В прямом эфире камеры были повернуты на пустые диваны.

В какой-то момент я понял, что Беларусь — это пансионат для пенсионеров, где постоянно транслируют «у нас все хорошо, в Америке все плохо». Такая антиутопия, усыпление бдительности.

Когда у пропаганды начались проблемы, приехал десант из Москвы. Это даже Лукашенко проговаривал в 2021 году. Начали вести телеграмм якобы белорусских новостных агентств, но было понятно, что это делают русские журналисты. Беларусь начали называть Белоруссией, Лукашенко —«батькой», хотя в самой Беларуси никогда никто его так не называл. Пошла новая волна пропаганды.

Две недели в тюрьме

В 2020 году я был на всех митингах, кроме двух. Потому что я сидел. Мне всегда везло на митингах. А тут я потерял бдительность.

Мы проводили одиночное пикеты, а по дороге в этот момент ехал кортеж нашего министра внутренних дел и нас очень быстро замели. Мы стояли с флагами. Это был октябрь 2020. Стали допрашивать. Забрали компьютер. Увезли в СИЗО.

Я сидел в настоящей тюрьме 14 суток. Камеры тогда не переполняли. У нас не было такого, что в камеру для 10 человек заселяли 30. Был коронавирус. Это самое отвратительное место, но замечательный контингент: студенты, обычные люди с завода. Был поэт. Мы познакомились, прекрасно общались. Придумали себе игру, похожую на «Мафию». Вместо медсестры у нас были Яндекс-таксисты, вместо горожан — протестующие.

Не было ничего, даже шнурков. Все приходилось добывать. Когда приходила передача, я радовался зубной щетке. Если хочешь осчастливить человека, забери и него все, а потом что-то верни. Когда появилась бумага и скотч, мы нарисовали поле, как в «Монополии». У нас были протестные станции метро, протестные улицы. Мы назвали эту игру «ОМОНополия».

Первую неделю было психологическое давление. Свет не выключали. Очень испортилось зрение. Никого не были, но били людей в соседних камерах. Мы периодически это слышали. Нам запрещали сидеть на шконках до отбоя. Часов у нас не было.

Когда мы только приехали, был теплый октябрь. 10 мужиков, окна закрыты, духота. Три дня нам не открывали окна. С утра давали переваренную кашу. Все было переваренное, пересоленное, было отвратительно. Я набрал 5 килограмм. Там было полтора на полтора метра свободного пространства, сложно двигаться. За все время нас выводили только раза два, и мы курили по 3-5 сигарет за раз. Остальное время я заедал хлебом.

В какой-то момент я почувствовал, что мы как мальчики в пионерском лагере. Мы создали такую атмосферу. С нами сидел студент. Перед тем, как выходить, он сказал: «Ребята, у меня было полгода депрессии перед тем, как я попал к вам, а теперь мне лучше».

Через неделю нам впервые включили белорусское государственное радио, мы проснулись под гимн, нам включили новости. В новостях сказали, что снимают министра внутренних дел. После этого стало лучше. Потому что менты всегда бояться, что «новая метла» придет и будет мести по-новому. Нас вывели на улицу, первый раз повели в душ, убрались в камере.

Потом ребят начали выпускать и к нам переселили троих из другой камеры: студент, программист и частный предприниматель. Они принесли книгу Губермана, его тюремные записки. Ничего не поменялось, хоть и прошло 80 лет. Самое интересное, когда меня только привезли в тюрьму, я стоял на пороге и понял, что я знаю, как жить в тюрьме. Это не потому, что я интересовался когда-то этой темой, готовился, специально что-то читал. Жизнь готовила. Все эти фильмы, книги. Ты по умолчанию знаешь, как вести себя в тюрьме.

Потом привезли студента. Он был очень активный на протестах, снимал видео. В один день он шел с друзьями после пар, рядом остановилась легковая машина без номеров, его запаковали и увезли. Парню дали 25 дней. Поскольку он перешел дорогу какому-то крутому дядьке, его посадили не к административщикам, а к уголовщикам. Ему 19-20 лет, очень умный, начитанный парень. На лице у него были угри, открытые ранки, а его посадили в камеру с бомжами, наркоманами, с больным ВИЧ. Когда его срок подошел к концу, ему дали еще 15 суток, якобы за то, что когда он выходил из тюрьмы, начал что-то снимать на телефон. Когда ему пришел день выходить, мы все были тише воды ниже травы. Боялись, что его могут не выпустить. Он собирался, готовился, сидел ждал возле двери несколько часов. Слава богу, его выпустили. Это такая система, когда ты не знаешь, что тебе могут приписать еще.

«Еду нам носили пожизненно заключенные»

После тюрьмы меня уволили из Беларуской национальной академии искусств. Ректор был за Лукашенко. Официальная причина увольнения —«14 суток отсутствовал без уважительной причины». Кроме этого, я работал на частной фирме, которая занималась кино. Мы делали кино для России, Казахстана и Украины.

В 2020 году меня позвали в команду сатирического проекта «Чин-чин ченел». Идея была в том, чтобы чиновники (их играли актеры), вышли в Youtube и объяснили, что правильно, что неправильно, кто прав, а кто нет. На первых порах это была калька на белорусское телевидение начала нулевых. Мы снимали ролики, нас никто не трогал. Наша песня «Шчучыншчына» ушла в народ, стала популярной, ее даже скандировали на протестах. На песню был клип, где Елена Желудок, это придуманный образ — девочка, пионерка, которая поддерживает Лукашенко — поет про свой родной край. Это была сатира на видео, которые выкладывает пропаганда. После начала войны в Украине у украинцев проверочное слово на свой-не свой было «паляныця», а у беларусов — «Шчучыншчына».

У нас начали появляться дворовые инициативы, люди выходили попить чаю, собирались семьями, знакомились с соседями. Это очень объединяло. Идиллия. Люди просто общались, пели песни. Но к ним приходили менты в цивильном и разгоняли.

«Регулярно приходили милиционеры в гражданском»

Я тогда жил не по месту прописки. Соседи рассказывали, что ко мне периодически приходили один в цивильном и один в форме, звонили в дверь и зачем-то хотели со мной поговорить.

В 2021 году жизнь шла своим чередом. Мы продолжали работать над проектом. Выиграли европейских грант на производство сериала “Тут был Ленин”. Сериал рассказывает о том, как два чиновника приехали в городок Щучинщинск посмотреть, все ли там хорошо. Их встречают, идут протокольные вещи. У нас в каждом городе есть площадь Ленина и мы шутим, что сначала ставят памятник, а потом вокруг него строят город. Эти чиновники приехали на площадь Ленина и спрашивают девочку “тебе нравится твой город?” Она отвечает “да, все очень хорошо, мне все очень нравится”. “А что бы ты сказала дедушке Ленину, если бы он был жив?” Она поднимает голову, смотрит, постамент Ленина есть, а самого Ленина нет. Катастрофа, скандал, все заметили только сейчас. Чиновники начинают расследование, куда пропал Ленин. Весь город садят в тюрьму, всех подозревают. Приходит председатель и говорит, что по бумагам Ленин есть. Так у нас все работает, по бумагам. Потом оказывается, что в этом городе памятника Ленина никогда не было. Это все говорит о том, что Ленин это священная единица для людей, которые сейчас у власти. Это не только в Беларуси, в России тоже. Они считают, что Советский Союз это хорошо. В конце сериала чиновники решили сделать подарок и подарить этому городу памятник Сталина.

С мая 2021 года мы писали сценарий. В это время начали закрывать независимые СМИ. Мы поняли, что нам нужно уезжать. Мы долго выбирали куда. Выбирали между Львовом и Киевом. Переехали во Львов. Я думал, поехать домой на Новый год. Но тут садят в тюрьму моего соседа в Минске и он передает через сокамерника мне послание: «Ни в коем случае не приезжай». Я остаюсь во Львове. Мы начинаем снимать. Отсняли где-то 40%. Потом в Украине началась война. Я в этот момент был в Киеве. Приехал туда 23 февраля, так как начинал делать украинский ВНЖ.

24 февраля оказался в Киеве

24 февраля я проснулся на Оболони из-за летающих ракет. Я понял, что мне быстро надо ехать во Львов. Во Львов мы ехали сутки.

Когда после объявления мобилизации русские массово выезжали из России и страдали в очередях, это была, может, только третья часть от того, что было в Украине в первый день войны.

Мне нужно было срочно вывезти команду. Это десять взрослых и дети. Я действовал как робот. На вокзале я подумал: «Может, мне остаться». Но приехал поезд до Пшемысля, мы сели. Из Пшемысля нас украинцы забрали в Варшаву. Было неловко, что украинцы нам помогают. Весь март я жил в Варшаве у друга, который переехал в Польшу раньше. Потом я увидел, что есть возможность уехать в Германию. До 31 августа все беженцы могли в Германии находиться легально без документов. Я переехал и начал делать документы. Сейчас у меня есть виза до конца года по седьмому параграфу, это виза на время действия моей стипендии.

Поскольку я — беларус призывного возраста, меня не пустят в Украину, и мне опасно возвращаться в Беларусь. Третий раз придется начинать жизнь заново, теперь в Берлине. Здесь я снимаю квартиру и мы параллельно продолжаем работать над проектом.

«Проблемы беларусов никого не интересуют»

В Беларуси мало своих телеканалов и много российских, много российской пропаганды. Мы постоянно во внешнем информационном пространстве, мы следили за новостями в Украине и в России. Любопытно смотреть, как россияне реагируют на то, что их задерживают на желто-синие элементы в одежде. В Беларуси это было еще в 2020 году, но в России об этом не знают. Мы очень тесно связаны, это было и раньше. Если что-то происходит в Беларуси, потом это происходит в России. Из России сейчас выезжают из-за мобилизации, потому что хотят жить спокойно. Беларусы выезжают, потому что им небезопасно. В России еще есть какие-то оппозиционные журналисты и политики, которые остались в стране. В 2020 году в Беларуси вычистили все независимое СМИ, никого не объявили иноагентами, всех посадили.

После начала мобилизации Германия сказала, что будет помогать россиянам с получением виз. Многие люди не могут возвращаться в Беларусь, потому что им там опасно. Там ситуация опаснее, ты не имеешь права перечить менту. Но проблемы белорусов, которые вынужденно бежали, никого не интересуют. Украинцы тоже могут возвращаться домой, или хотя бы на запад страны. А беларусы просто выкинуты.

У меня украинцы часто спрашивали: «Ну а чего вы не можете их победить?». Но у нас абсолютно другая ситуация. В Украине поменялось 4 президента, у нас один Лукашенко. У нас ментов больше всего на душу населения. Наверное, только у ментов и у ветеранов Великой Отечественной войны остались льготы. Менты не перешли на сторону народа, у них круговая порука и у всех замараны руки. Они все боятся, что их посадят, когда придет другая власть.

Интервью 17 ноября 2022 года вела и записывала Татьяна Фирсова. Стенограмма: Татьяна Фирсова и Анастасия Коваленко. Перевод на немецкий: Ольга Кувшинникова и Ингольф Хоппманн.

Об интервью

Задача серии KARENINA — дать возможность высказаться очевидцам из Беларуси, Украины и России. Мы не только хотим узнать, что пережили одни, спасаясь от войны, и другие, скрываясь от преследований, что переживают те и другие, находясь в эмиграции. Мы хотим понять, как мыслят эти люди. Поэтому мы просим их рассказывать нам не только о пережитых событиях, но и о том, что лично они думают о происходящем сейчас в Восточной Европе.

Все наши собеседники и собеседницы — разного возраста и образования, у них разные родные языки и разные профессии. Их объединяет одно — желание рассказывать нам свои истории.

Интервью длятся от 20 минут до двух с лишним часов. Многие рассказывают с удовольствием и говорят очень свободно, другие более сдержаны. Мы задаем вопросы, требующие развернутого ответа, и предлагаем людям рассказывать, а не просто коротко отвечать. Из-за этого тексты зачастую получаются очень объемными, но в то же время — более открытыми и насыщенными. Стенограммы интервью мы по необходимости сокращаем, в первую очередь для того, чтобы их было легче читать. Стиль собеседников полностью сохраняется — так рассказы остаются аутентичными, подлинными. Чего мы и добиваемся – ведь это личные свидетельства о «побеге и изгнании» в центре Европы.