Не хочу идти на войну
Сергей*, 30 лет, Москва. Уехал из России из-за того, что в стране началась мобилизация.
Я жил в Москве. Отучился в Московском государственном институте международных отношений по направлению «журналистика», специализация «связи с общественностью». У меня был первый французский язык и второй английский, свободно говорю на каждом из языков. Когда окончил институт, начал работать во французской строительной компании, которая занимается нефтегазовым строительством. Последние 8 лет я работал в этой компании — до июля 2022 года. Тогда вследствие пятого пакета санкций французские партнеры покинули проект, и я перешел в компанию, которая принадлежит российским партнерам для продолжения проекта. Мы строим очень крупный завод в России. Мои родители живут в Омске, где я родился. Живу в Москве.
Отъезд из России
Я уехал, потому что хотел отметить день рождения со своим лучшим другом, который живет в Берлине. У нас два дня разницы и как раз вот в сентябре дни рождения. Я получил швейцарскую туристическую визу, приехал через Литву в Берлин, остановился у друзей, мы отметили свои дни рождения. А 20 сентября, накануне своего вылета в Швейцарию, я узнал о том, что готовится «прекрасный» приказ о мобилизации. Я улетел в Женеву, оттуда должен был лететь дальше и, когда самолет приземлялся в Швейцарии, я узнал о том, что данный приказ был принят. У меня было примерно полтора часа на принятие решения. Было два варианта: лететь в Турцию, погасить шенгенскую визу и улететь обратно в Россию на призыв или оставаться в ЕС и попробовать договориться с друзьями, смогли ли бы они мне помочь на это время. Я выбрал второй вариант. В тот же день я вернулся в Берлин.
С февраля 2022 года сотни тысяч жителей Украины, а также представители беларусской и российской оппозиции, бежали в Германию. Многие из этих людей хотят рассказать свои истории до того, как память сотрет воспоминания. Наш проект — серия документальных «интервью против забвения» — ведется в сотрудничестве с Федеральным фондом изучения диктатуры Социалистической единой партии Германии.
Когда я был в институте, то проходил военную кафедру и выписался с нее в должности «лейтенант, переводчик французского языка». Я в запасе первой категории. Я прочитал указ и понял, что попадаю в первую волну. У меня нет никакого желания идти в армию, идти на войну, которую я не поддерживаю, против которой я выступаю.
24 февраля: хотел продолжать работу
Когда произошли события 24 февраля, я, в первую очередь, ориентировался на своего работодателя. Поскольку это международная компания, нужно было искать варианты, как продолжать работу. Такие варианты были найдены, поэтому мне показалось, что ситуация может стабилизироваться, не все потеряно, можно продолжать. Судя по последним событиям, сейчас я не вижу, как это может прекратиться.
О поддержке войны в России
Я знаю только двух человек из 200-300 своих знакомых, которые это поддерживают. Есть, например, человек с весьма специфическими взглядами на жизнь, поскольку он служил на границе Таджикистана и Афганистана, и просто он видит, что армия — это часть него. Из того круга с кем я общаюсь и с кем мне интересно общаться - 98% выступают против войны. Я понимаю, откуда могут браться цифры, что 70%+ поддерживают. Есть люди, у которых нет доступа к другим источникам информации, и они слушают только телевизор, и они верят тому, что говорят по телевизору. К сожалению, это правда. Но люди, у которых есть доступ к другим источникам, в 95% случаев, по моему личному ощущению, это не поддерживают.
Мои друзья участвовали в протестах, они ходили. Я был на протестах в конце февраля, но без последствий. Я должен поддерживать свою семью, маму с папой, бабушку, сестру. Родители работают, но у них на работе сейчас все сложно, в том числе из-за этой неопределенности. Я отправляю им деньги.
О протестах против войны
На настоящий момент я не вижу, как протесты могут повлиять на текущую ситуацию. Пока не наступит осознание того, что это путь в бездну у тех, кто выше. Я считаю, что это путь в бездну. Достаточно подумать, какой урон это наносит экономике, сколько людей не будет работать, потому что правительство приняло такое решение. Я общался со своим очень близким другом, который работает в очень важной сфере промышленности, и он мне сказал, что у них четверть сотрудников уходят. И как они будут работать после того, как эти люди уйдут, он не представляет. А уходят они потому, что получили повестки.
Повестки в России просто присылаются на работу, и, если сотрудник устроен легально, работодатель обязан уведомлять военкоматы о том, что сотрудник начал работу в такой-то компании и его основное место работы по такому-то адресу. Я еще не общался на эту тему в своей компании. Но я знаю, что в компании моего друга в Тюмени уже призвали много человек.
Сначала паника, а потом — «выбор без выбора»
У меня с собой две рубашки, три толстовки, джинсы, спортивный костюм, несколько футболок и нижнее белье. Все остальное там. Я не брал с собой ни ноутбук, ничего. Взял только два телефона, рабочий тоже, то есть я хоть как-то смогу помочь моему работодателю во всей этой ситуации. Здесь я пока что живу у друзей и буду искать варианты по какому-то временному жилью. Друзья мне дали контакты визового агентства, которое мне сейчас помогает с разрешением моей ситуации в миграционном плане, на этой неделе мы должны подать все документы. Это будет job seeker виза.
У меня было состояние паники, когда я узнал всю эту ситуацию. До меня до сих пор не дошло то, что произошло. Я продолжаю осознавать весь ужас ситуации, но сейчас у меня нет времени на страх и какую-то панику, мне нужно решать текущие вопросы и помогать своим близким. У меня есть ощущение, что сейчас моим близким страшнее, чем мне. Я не могу вернуться обратно, потому что я не хочу призыва, и я не могу принимать участие в том, в чем я не согласен. Это моя позиция по жизни. Я не вижу, каким образом мое участие в этой войне сделает этот мир лучше. Я с этим выбором нашего «прекрасного» правительства не согласен.
Я очень злюсь по тому поводу, что мне пришлось принимать решение, к которому я приходил последние 10 лет, за один час в аэропорту Женевы. Я думал раньше о том, чтобы уехать. У меня были обсуждения с коллегами, что через полгода меня должны перевести на другой проект, у меня были определенные варианты по работе, в том числе в Германии. Я в ярости из-за того, что все произошло так, как произошло. Это выбор без выбора, то, что для меня неприемлемо.
«Ничего не имею против украинцев»
Я пока не встречался с украинцами в Берлине. Я ничего не имею против украинцев. Я работал с людьми из Северодонецка и это был классный опыт, мы вместе находили решения сложных вопросов, я им помогал с миграционной процедурой в России, они помогали нам вместе строить очень сложный интересный завод.
Я здесь, потому что я не хочу участия в этой войне. Я работал с украинцами, у меня есть друзья в Украине. Я это не поддерживаю. Но, к сожалению, на текущий момент, ничем не могу помочь им в этой ситуации, кроме своего неучастия.
* Имя изменено по желанию собеседника KARENINA.
Интервью 25 сентября 2022 года вела и записывала Татьяна Фирсова. Стенограмма: Татьяна Фирсова и Анастасия Коваленко. Перевод на немецкий: Ольга Кувшинникова и Ингольф Хоппманн.
Об интервью
Задача серии KARENINA — дать возможность высказаться очевидцам из Украины и России. Мы не только хотим узнать, что пережили одни, спасаясь от войны, и другие, скрываясь от преследований, что переживают те и другие, находясь в эмиграции. Мы хотим понять, как мыслят эти люди. Поэтому мы просим их рассказывать нам не только о пережитых событиях, но и о том, что лично они думают о происходящем сейчас в Восточной Европе.
Все наши собеседники и собеседницы — разного возраста и образования, у них разные родные языки и разные профессии. Их объединяет одно — желание рассказывать нам свои истории.
Интервью длятся от 20 минут до двух с лишним часов. Многие рассказывают с удовольствием и говорят очень свободно, другие более сдержаны. Мы задаем вопросы, требующие развернутого ответа, и предлагаем людям рассказывать, а не просто коротко отвечать. Из-за этого тексты зачастую получаются очень объемными, но в то же время — более открытыми и насыщенными. Стенограммы интервью мы по необходимости сокращаем, в первую очередь для того, чтобы их было легче читать. Стиль собеседников полностью сохраняется — так рассказы остаются аутентичными, подлинными. Чего мы и добиваемся – ведь это личные свидетельства о «побеге и изгнании» в центре Европы.