«Люди боятся умереть»

Я хочу уехать обратно в Украину, но не могу. Там постоянные обстрелы. Как только соберусь с мыслями, чтобы хотя бы проведать родных, мне говорят: «Сиди, будешь в тылу. Мало ли кому-то еще придется к тебе приехать». Вот я и держу здесь тыл пока.

Я профессиональная актриса, снимаюсь в кино. Можно сказать, медийное лицо в Украине.

24 февраля все услышала первая

У меня 23 февраля был спектакль допоздна, а 24 должна была быть съемка. После спектакля поздно — я живу под Киевом, в Белогородке — приехала домой и мне надо было срочно восстановить ногти. Потому что меня забирали на съемку на следующий день в 7 утра. До 2 часов ночи я делала ногти, после чего легла спать и проснулась в 4:30 24 февраля. Первое sms, которое получил наш ассистент по актерам о том, что началась война, было от меня. С моей стороны было слышно взрывы в Гостомеле.

Две недели я еще выдержала дома. У меня частный дом, мы сами его строили и только 4 года как переехали. Есть подвал, мы могли там ночевать. Но все равно было нервное состояние, состояние на уровне невралгии, когда тебя просто все время трясет. Даже когда перестают стрелять. Через две недели я решилась ехать.

Тогда уже на нас летело с одной стороны, через лес, и горело от попадания с другой стороны. Интернет пропал, новостей никаких не было. Мы находились в вакууме и не понимали, может, вообще все уже за углом. Белогородка — это последний форпост. За нами уже взрывали мосты.

Серия KARENINA

Побег и изгнание

С февраля 2022 года сотни тысяч жителей Украины, а также представители беларусской и российской оппозиции, бежали в Германию. Многие из этих людей хотят рассказать свои истории до того, как память сотрет воспоминания. Наш проект — серия документальных «интервью против забвения» — ведется в сотрудничестве с Федеральным фондом изучения диктатуры Социалистической единой партии Германии.

 

28 февраля ездили лечить кошку

Я не хотела уезжать, но мне надо было увезти ребенка и сестру с ее ребенком. Сестра без меня не хотела никуда ехать. У меня были друзья в Берлине, которые звали с первого дня. Но я не знала куда деть животных — у меня две кошки и собака. До этого, 23 февраля, я кастрировала кошку в Ирпене. А 28 февраля у нее разошлись швы и выпали кишки. В тот момент куда-то пропало ощущение страха.

Я позвонила ветеринару, который был рядом. И мне нужно было за полчаса к нему добраться. Мы быстро завели машину и поехали. Пока ветеринар промывал там все, я стояла на улице и слушала, ничего ли не летит.

Кошку спасли. Потом еще три дня носили ее в клинику промывать, но уже пешком, потому что на машине было ездить опасно. Когда я смогла ее колоть сама, тогда решилась собраться и выехать. Дали ключи соседям, чтобы они могли прятаться у нас в подвале. Вывезли животных и мужа подальше к родственникам и поехали.

Выехать было трудно

Мы выезжали очень долго и тяжело. На машине доехали только до Хмельницкого, потому что дальше машина должна была вернуться. Нас везли: моя машина на газу, а газа не было нигде.

Мы с вещами и с детьми были под Хмельницким в селе. Потом эвакуационными поездами доехали до Львова, там нас приняли друзья. Во Львове были странные ощущения, потому что там было спокойно. Очень странно чувствуешь себя, когда приезжаешь после бесконечных взрывов, к которым начинаешь привыкать. В Киеве было постоянное ощущения, что ты не владеешь телом — эти рывки, дрожь, судороги выводят из равновесия. Со Львова мы поехали к друзьям в Польшу, в село. Там полторы недели просто спали, ели и гуляли. Но я хотела что-то делать. Поэтому мы поехали в Берлин.

С марта с нашей организацией «Марш матерей» мы делали акции в Берлине. Все организовала Даша Малахова, она работала со мной в театре в Киеве. «Марш матерей» существует по разным городам Европы, люди из Украины так собираются и участвуют в акциях. Потом все из «Марша матерей» присоединились к Vitsche. Когда ты ходишь и что то делаешь, то не чувствуешь себя бесполезным. Потому что когда мы сидели и просто было тихо, хорошо, было непонятно, зачем это все. Даже в Киеве, пока мы не уехали, хотелось что-то делать. Бегали постоянно на второй этаж смотреть, какие летальные аппараты пролетают над домом, чтобы отправлять эту информацию дальше.

«Хочу вернуться»

Сестра уехала обратно. Ее сын поступил в Литве в университет. У меня в Берлине появились проекты. Сразу по выходным мы начали делать проекты для поддержки украинцев с песнями под гитару, с концертами. Потом нас позвал детский театр — делать сказки. Мы встретились, пробовали репетировать. Забавно было вернуться здесь к профессии.

Сейчас мы делаем сказку для украинских беженцев каждое воскресенье. Это необходимо. Это дает ощущение, что ты что-то тут делаешь, не только выживаешь.

Очень тяжело понимать, что мой театр в Киеве сейчас пытается работать изо всех сил. Там выключается свет, но они все равно играют спектакли, и люди ходят. Для меня это странно. Я уже понимаю, что происходит в Берлине, но не понимаю, что происходит там.

Я хочу возвращаться. Жду, когда получится. Но в то же время мне не хочется здесь тухнуть. Я хочу отсюда привезти то, что будет потом нужно там. Я максимально впитываю в себя все, что есть. Тренинги, язык, какие-то международные связи. Это важно.

В Берлине нас очень сильно поддерживают коллеги. Например, Crew United узнали, как сделать для украинцев бесплатное членство, чтобы выложить свое полноценное портфолио.

В школе у ребенка у меня сейчас проблемы, турецкие дети бегают и говорят: «Путин молодец». Но дети же это не сами придумывают. Слава богу, я в Берлине не сталкивалась с путинистами. Потому что я человек взрывной. Это же вопрос не личных отношений, а элементарного человеческого понятия. Что хорошо, а что плохо.

До последнего многим не верилось, что такое может быть. Мы даже 16 февраля, помню, смеялись, когда была новость о том, что Россия хочет захватить Украину. Смеялись, что на тот момент Россия лишь полностью «захватила» Беларусь. Эта страна пустила к себе чужие танки, значит она точно участвует в этой войне.

Люди переходят сейчас на украинский принципиально. А не потому, что они что-то имеют против русского языка. У нас русскоязычные солдаты в окопах сидят. О чем можно говорить. Нет и не было такого, что русский язык притесняется.

Описать войну нельзя

Я не знаю, как описать войну. Чтобы ее понять, ее надо ощутить. Мне когда-то знакомый из Израиля рассказывал о моменте, когда он ехал на автобусе и точно не знал, доедет или нет. Вот так сейчас живут все в Украине. Ты нигде там не можешь находиться в безопасности. Остается только надеяться на то, что все правильно и хорошо делают свою работу.

Люди бояться умереть. Это очень четко ощущается, что можно умереть. Это очень четко видно, как умирают, как людей закапывают во дворе. То, что происходит — за гранью человеческого понимания. И любой разговор о политике или экономике сейчас, когда говорят «ну давайте все равно будем нефть покупать подешевле»… Хочется их задушить если честно. Да, своя рубашка ближе к телу всем. Но пока люди не посидят в подвале под сиренами несколько часов, они не поймут, что такое война.

На данный момент для актеров в Украине работы нет. Культура сейчас оказывается очень сильно за бортом, потому что никто не хочет развлекаться. Да, я могу вернуться в театр, но там не будет зарплаты или она будет очень маленькая. Потому что нет денег.

Я разучилась планировать на завтра. Нет такого понятия, как планировать. Весь мой план — это максимум неделя. И на данный момент у меня мысль одна — наверное, придется зимовать в Германии. Поэтому я налаживаю здесь работу, чтобы существовать, чтобы грузом не висеть и там помогать.

Я не могу сказать, что Германия это не мое. Мне нравится здесь, мне нравится менталитет немцев. Хотя опять же, я нахожусь в Берлине и это не описывает всю Германию. Вот Берлин мне подходит. Но я все равно хочу вернуться в Украину. Мне подходит дом больше. Я хочу домой, мне дома лучше, дома красивее. Дома — это дома. Мне было хорошо дома, я уехала не из-за того, что мне было плохо.

Интервью 27 октября 2022 года вела и записывала Татьяна Фирсова. Стенограмма: Татьяна Фирсова и Анастасия Коваленко. Перевод на немецкий: Ольга Кувшинникова и Ингольф Хоппманн.

Об интервью

Задача серии KARENINA — дать возможность высказаться очевидцам из Украины и России. Мы не только хотим узнать, что пережили одни, спасаясь от войны, и другие, скрываясь от преследований, что переживают те и другие, находясь в эмиграции. Мы хотим понять, как мыслят эти люди. Поэтому мы просим их рассказывать нам не только о пережитых событиях, но и о том, что лично они думают о происходящем сейчас в Восточной Европе.

Все наши собеседники и собеседницы — разного возраста и образования, у них разные родные языки и разные профессии. Их объединяет одно — желание рассказывать нам свои истории.

Интервью длятся от 20 минут до двух с лишним часов. Многие рассказывают с удовольствием и говорят очень свободно, другие более сдержаны. Мы задаем вопросы, требующие развернутого ответа, и предлагаем людям рассказывать, а не просто коротко отвечать. Из-за этого тексты зачастую получаются очень объемными, но в то же время — более открытыми и насыщенными. Стенограммы интервью мы по необходимости сокращаем, в первую очередь для того, чтобы их было легче читать. Стиль собеседников полностью сохраняется — так рассказы остаются аутентичными, подлинными. Чего мы и добиваемся – ведь это личные свидетельства о «побеге и изгнании» в центре Европы.