«Лукашенко, коронавирус, депрессии, война»

Я владелец и сейчас главный редактор сайта «Витебский Курьер news». Это городской локальный сайт для жителей Витебска. Из Витебска я уехал два года назад из-за нарастающих репрессий. Это было 26 ноября, перед Новым годом. Я уехал, потому что в Беларуси произошли события 2020 года и революция, которая, к сожалению, завершилась реакцией властей и закручиванием гаек.

На то время я занимался журналистикой и участвовал в общественной жизни. Организация, в которой я был, занималась поиском помощи для людей, которые пострадали в Минске, когда разгонялись митинги. Начались уголовные дела, руководитель этой организации был арестован, а я был заместителем. Я со дня на день ждал, когда произойдет мое задержание. СМИ тогда уже тоже работали с трудом, была опасность, что доступ к сайту и хостингу может попасть не в те руки.

В самом начале я собирался уехать на 2 недели. Так все сначала говорят. Потом со мной связался следователь по «Телеграму», который он нашел. И я понял, что это уже будет не на две недели, не до конца года, а гораздо дольше. Следователь связывался со мной по делу нашей организации, она называлась «Альтернатива». Он собирался меня допросить. Это был вызов в Минск и следственный комитет. Именно минский, не витебский. Я согласился поговорить с ними дистанционно. Они долго выясняли, как это можно сделать и долго ли это делать. Стали спрашивать, где я конкретно нахожусь. В самом конце, когда они поняли, что я владею законодательством и не буду им ничего говорить, ответили: «Приезжайте в Беларусь, мы вас ждем». Вот они до сих пор меня ждут. Спасибо, мне помогали наши правозащитники беларуские в этом деле.

Коронавирус в Витебске

«Витебский Курьер news» это реинкарнация, как я считаю, газеты «Витебский курьер», которую я читал в детстве, которая имеет очень большую историю. Она выпускалась с 1906 года, потом возродилась в 1989. Она меняла владельцев. После того, как был продан старый сайт, мы создали новый и стали работать. Он был со старыми людьми, с материалами, которые мы взяли из старого сайта, потому что авторы были все у нас. Была преемственность. Мы запустили все в 2020 году и обрадовались, потому что не всем удается запустить проект в такое время. Начался ковид. Все люди, которые работали оффлайн, получили дополнительные возможности. Они сидели дома и работали дистанционно.

В Витебске хорошая обувная промышленность. И владельцы одной из фабрик съездили в Милан на обувную выставку, которая так и не состоялась в том году. Ковид уже был в Европе, так его привезли нам. Это обувная фирма «Марко», частное производство обуви.

В Витебске была первая вспышка. Были даже слухи, а может и нет, что блокировали город, чтобы люди из него не выезжали. При этом Лукашенке было все равно. Ему лишь бы не было паники. Сложно сказать, чем он руководствовался, когда решил на все это махнуть рукой и оставить врачей, которые спасали людей, один на один с этим. Потом общество поднялось. Появилась всевозможная помощь, которая дальше во время революции себя показала. Люди начали собирать деньги, маски и что-то связанное с кислородом, какую-то медицинскую технику. Кафешки делали обеды для врачей.

Эпидемия ковид предварила протесты в 2020 году

В один прекрасный день в городе стало пусто, потому что люди боялись выходить из дома. Потому что страшно — близкие уже лежат в больнице. Потом начали ездить по домам бригады, которые дезинфицировали лестничные клетки, улицы мыли реагентами. Наша газета в это время оказалась востребована, мы давали людям информацию. У нас журналист переболел ковидом и прямо из больницы давал репортажи, как все происходит. Это было интересно. Мы в какой-то степени, несмотря на весь ужас, радовались этому информационному поводу.

«Сразу после выборов начался милицейский беспредел»

Я не люблю слово революция. Это была реакция людей на конкретный неприкрытый обман. Все было подогрето ковидом. Люди поняли, что власти относятся к ним по принципу «они нарожают еще, хоть меньше пенсионеров станет». Люди научились помогать друг другу. Я думаю, что протесты, которые потом начались, имеют с ковидом прямую связь. Горизонтальные связи были сильные и, естественно, они просто плавно перетекли. Вначале люди собирали деньги на ковид, потом начали собирать, и продолжают до сих пор, на помощь репрессированным. Тогда казалось, что даже в России более вменяемое правительство (сейчас это кажется смешно), потому что оно предпринимало какие-то меры.

В идеале, государство отвечает за свое население и должно избираться. Но ни в Беларуси, ни в России этого нет. Критическая масса людей поняла, что власть надо менять, что она нас больше не устраивает. Лукашенко плохо говорил о людях. У нас витебский знаменитый актер, который был уже на пенсии, ходил на репетиции и умер от ковида. Это человек, который имеет большие государственные награды. На его смерть Лукашенко сказал: «А чего он вообще ходил куда-то? Сам виноват». Людей с разными политическими взглядами просто все это достало.

Когда были выборы, мы освещали их, все было нормально. Я съездил проголосовать, надел белую ленточку, сложил бюллетень гармошкой (KARENINA — сторонники Светланы Тихановской складывали бюллетени гармошкой), сфотографировал, все как надо. Отправил своих родителей голосовать. Потом пропал интернет, его заглушили. Всех наблюдателей, комиссию забрали в автозак.

Начался беспредел, на улицах свирепствовал, потом, оказалось, даже не витебский ОМОН. Их поменяли — не своих же бить проще. Они просто бегали и всех били. У нас заблокировали все ресурсы.

Потом включили интернет и начались марши. Силовики немного успокоились. У нас был очень большой марш, вся площадь была в красно-белых флагах. Никогда такого не было, даже на первое мая. Это выглядело даже немного торжественно. Но было понятно, что эта красота обманчива, потому что враг затаился и просто пережидает. При этом было мало милиции, а те, кто был, стояли даже без оружия. Может, это игра такая была. Мы давали прямые репортажи, все освещали. Протестующих было очень много, но не такое количество, которое «ломает хребет». Силовики все остались на своих местах, потому что там стабильность и нормальные деньги.

«Скоро там будет некого сажать»

Один раз меня забрали. Я подписал бумажку, что обязуюсь не выходить на «запрещенные» митинги. Нашу журналистку задерживали. Мы старались действовать по возможностям. Появилось немного самоцензуры. Постепенно начало сужаться окно возможностей — кто-то «сел», кто-то уехал, кто-то получил «по шапке». Постепенно все шло к концу. Нас не трогали, потому что мы были мелкими, и мы были не одни. Были еще республиканские СМИ, где больше аудитории.

Людей начали задерживать по одному. Это умная тактика. Много тех, кто до сих пор против. Но у тех, кто там остался, я думаю, сейчас «стокгольмский синдром» и просто чувство страха. Когда ты ничего не можешь сделать. Прошло больше двух лет, но репрессии до сих пор происходят. Там уже некого скоро будет сажать.

Я уехал, потому что была опасность, что придут и все заберут. Что меня скоро будут забирать по другим делам.

Я все рассчитал по деталям. Я уехал в пятницу, в понедельник меня вызвали к следователю. У меня не было шенгенской визы и единственный вариант выезда был — Украина, у меня друзья в Киеве. Я думал, что поеду на пару недель к ним на Новый год. Я знал, что в Киеве красиво, там елка, подарки можно с собой обратно привезти родным и близким. Так я себя успокаивал, что пережду и еще отдохну. Я остался в Киеве, обустраивался. Мы продолжали работать дистанционно.

В Киеве я три раза переболел ковидом. Последний раз — с повреждением легких, более 35%. Без нормальной страховки и практически уже нелегально к тому моменту. У меня была ковидная пневмония. Но, спасибо украинским врачам, меня вытащили. Фактически, спасли жизнь. Потом три месяца был постковидный синдром: правая рука распухала и ужасно болела, были боли в костях. Писать я до сих пор нормально не могу. Были психологические депрессивные моменты. Когда я уже начал приходить в себя после Нового года, началась война.

«После ковида и революции началась война»

Когда до этого спрашивали мое мнение, я говорил, что Путин сволочь, но у него есть интеллектуальные способности. Тактические, стратегические. Человек что-то просчитывает и гораздо выгоднее ему не начинать войну, а продолжать шантаж на границе. Но оказалось, что мои расчеты не сработали. Началась война. Я думал остаться, чтобы защищать Киев. Я слышал выстрелы, летали ракеты, летали самолеты, слышно было все ночью, утром, днем. Когда это все в Гостомеле было, я находился возле Бабьего Яра. После моего отъезда туда полетели ракеты.

Из Киева во Львов

Мы с товарищем поехали во Львов со всеми приключениями. Была паника, мы смогли сесть только в третий поезд. Все думали, что будет окружение Киева. В моем случае это была бы сразу тюрьма или до последнего патрона защищать дом, в котором ты живешь. Но так как у меня не было документов, я думаю, что я дошел бы до первого патруля и сами украинцы меня бы куда-то запрятали. Потому что все-таки непонятный человек, еще и из Беларуси, а нападение на Киев было как раз с нашей стороны. Никого тогда не интересовало кто ты, чем ты занимался и что думал до этого. Плюс русский язык нас выдавал.

Я пытался говорить на украинско-русско-беларуском суржике. Показывал людям, которые нас останавливали во Львове, наш сайт. Они проверяли, не шпионы ли мы. На улице останавливали местные, спрашивали документы. Это была в какой-то степени паника, но паника хорошая. Такой народ победить очень сложно, если он в первый же день самоорганизовался и собрал отряды, когда власть еще только об этом подумала. На каждой улице был блокпост.

В это время наша редакция уже не работала по причинам безопасности. Я был категорически против полной самоцензуры, потому что тогда лучше вообще ничего не делать. Потому что писать о городских новостях может любая газета, а мы давали разностороннюю информацию. Мы не могли писать только о том, что, например, дали горячую воду.

Не было смысла оставаться во Львове, было сложно для беларусов. Нас в отеле поселили в номер, где окна не выходили на улицу, чтобы мы не следили за тем, что там происходит, как я думаю.

Поэтому мы выехали в Польшу на автобусе. Там мы с товарищем переночевали, и я один уже поехал в Германию. Приехал в польско-немецкий культурный центр. Это замок, какие-то старинные постройки. Это недалеко от границы. Там мы жили и оттуда я пытался работал.

Я собираюсь продолжать работать над сайтом «Витебский Курьер news» несмотря ни на что. Сейчас мы получили поддержку. Есть небольшой коллектив, есть даже люди из Витебска. Мы сделали перезапуск и уже второй месяц работаем.

Я сейчас в большой «творческой командировке». Оказался я в Германии, потому что я немец, в том числе. Имею немецкие корни. Поэтому я там дома, и тут дома. Просто в том доме пока пожар и там опасно. Я не хочу приехать и сесть. Это бессмысленно и никому не поможет. Лучше жить там, где ты можешь принести пользу себе и своим близким. Я вернусь из «творческой командировки», когда она закончится. Пока что она с открытой датой. А горизонт планирования у меня последнее время — две недели.

Интервью 1 ноября 2022 года вела и записывала Татьяна Фирсова. Стенограмма: Татьяна Фирсова и Анастасия Коваленко. Перевод на немецкий: Ольга Кувшинникова и Ингольф Хоппманн.

Об интервью

Задача серии KARENINA — дать возможность высказаться очевидцам из Беларуси, Украины и России. Мы не только хотим узнать, что пережили одни, спасаясь от войны, и другие, скрываясь от преследований, что переживают те и другие, находясь в эмиграции. Мы хотим понять, как мыслят эти люди. Поэтому мы просим их рассказывать нам не только о пережитых событиях, но и о том, что лично они думают о происходящем сейчас в Восточной Европе.

Все наши собеседники и собеседницы — разного возраста и образования, у них разные родные языки и разные профессии. Их объединяет одно — желание рассказывать нам свои истории.

Интервью длятся от 20 минут до двух с лишним часов. Многие рассказывают с удовольствием и говорят очень свободно, другие более сдержаны. Мы задаем вопросы, требующие развернутого ответа, и предлагаем людям рассказывать, а не просто коротко отвечать. Из-за этого тексты зачастую получаются очень объемными, но в то же время — более открытыми и насыщенными. Стенограммы интервью мы по необходимости сокращаем, в первую очередь для того, чтобы их было легче читать. Стиль собеседников полностью сохраняется — так рассказы остаются аутентичными, подлинными. Чего мы и добиваемся – ведь это личные свидетельства о «побеге и изгнании» в центре Европы.