«В России сейчас переписывают историю»

У меня две миссии, два рода занятий. Одно — это то, что связано с историей. Я — историк по образованию, по образу мысли, по интересам.

Я достаточно давно занимаюсь историей политических репрессий в Советском Союзе. Об этом у меня была докторская диссертация — «Спецконтингент в Пермском крае в 1929 - 1953 годах». Из последнего — я изучал то, что связано с так называемым раскулачиванием, со спецпоселениями в начале 30-х. А еще в последнее время я заинтересовался современной, уже постсоветской историей России. Особенно тем, что связано с так называемой «историей памяти».

В 1985 году я закончил исторический факультет в Государственном университете Перми, сейчас он называется «классический». Работал как исследователь и преподаватель в Педагогическом университете — я работал там с 1985 года до сентября 2022 года начиная с должности ассистента и до должности профессора истории.

Другая жизнь, которая для меня не менее, а, может быть, и более важна — это работа в просветительских неправительственных организациях. С 90-х годов я сотрудничал с «Мемориалом». С того времени я — член правления Пермского регионального «Мемориала». Сначала довольно долго я занимался изучением репрессий и созданием книги памяти жертв политических репрессий в Пермском крае. А потом, где-то на рубеже 90-х и 2000-х годов, сначала под эгидой «Мемориала», а потом работая в специально созданной организации, мы занимались просвещением в сфере прав человека и гражданского образования.

Уехал из России из-за риска репрессий

Я уехал из России потому, что почувствовал возможный риск репрессий, связанных с моей деятельностью. Особенно это стало ясно после принятого пакета законов в начале июля. Первый риск — это то, что могут быть обвинения в так называемых «фейках» или дискредитации российской армии. А это достаточно просто, поскольку я общаюсь со своими студентами разных курсов, в том числе веду в университете курс современной российской истории с 2017 года и до наших дней. Мы говорили о войне, о разных обстоятельствах, связанных с ней. Если представить дальнейшую перспективу, то вероятность того, что это все сдадут в правоохранительные органы, с течением времени стала увеличиваться. А наказания по законодательству очень и очень высокие.

Ждать справедливости от российских судов не стоит

Второй риск — это фактическая криминализация контактов с иностранцами. То есть это то, что, получается, теоретически любого человека могут на основании каких-то непонятных закрытых данных обвинить в том, что он сотрудничал с иностранцами, работающими на спецслужбы. И никто никогда не докажет, что эти иностранцы со спецслужбами не работают. Вот сейчас мы видим дело Сафронова, и оно как раз показывает, как можно повернуть ситуацию. Более того, мой опыт судов с различными государственными институтами показывает, что мы не можем ждать справедливости от отечественных судов в соревновании с государственными институтами. Сейчас прямых угроз я не получал, но ты никогда не знаешь, что там уже готовится. Завтра постучат или когда. Может, там уже папочки лежат.

Я старался оставаться и работать в России, противодействовать этому нарастающему авторитаризму, пока была возможность. Пока я считал, что риски не перевешивают пользу от того, что я могу делать. После принятия пакета законов мой анализ показал, что риски уже перевешивают возможную пользу. Получается, я меньше могу делать в условиях ограничений, которые накладываются. С другой стороны, теперь меня легко могут привлечь к ответственности за прошлое.

Где-то через неделю после того, как президент подписал пакет законов, у меня уже была запланирована поездка в Женеву для того, чтобы можно было изучать то, как отдельные институты ООН работают с проблематикой прав человека. Я туда уехал, но обратно не стал возвращаться. До Стамбула на обратном пути я доехал, но последний отрезок уже в Россию не полетел. Дальше я переместился в Грузию и там где-то месяц жил. Оттуда я написал заявку на ту стипендию, которую сейчас получил, и там же началось оформление документов на гуманитарную визу. Сейчас я в Берлине. В середине августа я получил стипендию и эти средства позволяют, особенно в первое время, жить. Сейчас я подал документы на гуманитарную визу и жду решения этого вопроса.

О преподавании истории в школах России

Все, конечно, зависит от учителя. Те учителя, с которыми я работаю, это немного другая история. Они, во всяком случае, интересуются проблематикой, связанной с гражданским образованием, большая часть этих учителей более свободна в своем подходе к преподаванию. Они могут доносить свою точку зрения, не зацикливаясь на спущенных учебниках. Это люди, которые добровольно приходили на занятия, которые предлагал наш учебный центр. Насильственно мы не можем их затащить, мы же не государственная организация. Но я могу сказать, что интерес уменьшается, меньше учителей идет на такие семинары, в отличии от начала 2000-х годов. Тогда это было трендом.

О громком деле Юрия Дмитриева

Я думаю, что многие не знают о деле Юрия Дмитриева, поскольку информация идет очень выборочно. Много учителей просто затюканы своей работой. У них, как правило, по полторы-две ставки и, помимо своих бытовых дел, им надо готовиться к занятиям. Поэтому какие-то новости дополнительные читать они не будут, они варятся в своем и пользуются тем, что у них уже есть.

Большая часть учителей помимо учебников пользуются теми методическими материалами, которые предлагаются, а они, соответственно, идут по той линии политики памяти, которую где-то с 2010 года начало конструировать государство. До этого такого не было. То, что пишется в методичках по поводу войны с Украиной сейчас — это вообще особая песня за гранью добра и зла. Многие учителя живут в большей части официального материала, лишь небольшая часть обращаются к альтернативной версии истории России.

В учебниках истории превозновят Путина

Например, если взять одобренные Министерством просвещения учебники истории по второй половине 80-х годов, то, что у нас условно называется эпохой Перестройки — они разные, может быть немного другая подача материала. Сейчас, если я не ошибаюсь, пять официально одобренных Министерством школьных учебников истории. Самый популярный из них —под редакцией Торкунова, ректора МГИМО, говорит то, что официально подает пропаганда, что говорит Путин — что развал Советского Союза это геополитическая катастрофа. Соответственно, перестройка выглядит там как начало кошмара. Но есть и учебники, где авторы пишут, что это была необходимая политика реформ для Советского Союза, которые тогда назрели.

В России переписывают историю

Если говорить о Перестройке и даже о 90-х годах, мы еще можем видеть какие-то отличающиеся концепты, и они могут отличаться еще от официально-пропагандистского дискурса. Как только мы входим в эпоху Путина — все, у нас уже нет разнообразия мнения, все идет с разной степенью клеймения 90-х, Ельцина и, наоборот, превозношения Путина. Общая концепция такова, что были у нас лихие 90-е, а потом прибыл Путин на белом коне и привел к счастью Россию. Путинское время с разной степенью низкопоклонства есть во всех учебниках, а в некоторых это просто идет одиозно. Переписывание истории сейчас имеет место в России.

Когда я преподавал, то называл войну войной. Но это делал я, не могу сказать того же за всех моих коллег.

Если мы говорим об истории, как о науке, должно быть так, что история не зависима от политических пристрастий ученого. Другое дело — это политика памяти, когда историю пытаются представить не как науку, а как фактически обоснование любых геополитических идей. Типичный пример — это скандальная диссертация бывшего министра культуры Мединского, где он прямо в самой диссертации утверждает, что главная задача истории — служить интересам России. Если это так, то мы приходим к тому, что это уже не наука — это политика памяти, которая конструируется особым образом. И официальные лица вместе с пропагандой стремятся показать, что вообще науки то и нет, и надо признать историей то, что они подают. Это опасная вещь. Я боюсь, что это поле будет захватываться как раз политиками, а настоящих историков будут вытеснять, включая то, что могут быть политически мотивированные преследования тех, кто подает свою точку зрения, при чем основанную на фактах.

Чтобы далеко не ходить, идеи уголовного преследования за высказывание мнения о проблемах Великой Отечественной войны. Сейчас можно схватить уголовную статью за собственно проведение исторических параллелей между Сталиным и Гитлером, сталинским Советским Союзом и фашистской Германией. Это уже толкает ученых на то, чтобы они, как минимум, молчали. С другой стороны, будут громко говорить пропагандисты, да они уже говорят. А любому историку очевидно, что параллели там есть, Сталин и Гитлер шли очень близкими путями. Начало Второй мировой войны вел не только Гитлер, но и Сталин. В следственном комитете создано целое отделение по вопросам прошлого. Самое удивительное, что пока еще нет в уголовном законодательстве того, что будет преследоваться сравнение Путина с Гитлером. Но я думаю, что все не за горами.

Любые исторические аналогии приблизительны. Сами по себе исторические аналогии не могут нам объяснить современных процессов. Но найти их, конечно, можно. Взять, например, известные признаки фашизма, которые появились в научном обороте далеко до перестройки. Понятно, что они писались в отношении фашистских государств 20-го века, но если мы применяем их к современной России, то многие признаки находим. Уже этого достаточно.

Многие люди в России — против войны

Что касается соцопросов о том, сколько людей в России сейчас поддерживает войну. Разные социологи чуть ли ни в один голос говорят, что соцопросы в условиях такого типа, как современная Россия, то есть авторитарная страна, тем более при чрезвычайной ситуации типа войны, не будут давать каких-то результатов. Очень много к этому примешивается разных мотивов, многие люди не отвечают вообще. И понятно, что отвечающая сторона — это избранная доля.

Среди моих знакомых подавляющее большинство — против войны. С другой стороны, я отдаю себе отчет, что я отношусь к меньшинству. По моему ощущению, доля тех, кто против войны, не меньше тех, кто точно за войну. Другое дело, я бы отнес примерно половину российского общества к так называемому болоту, которое готово поддерживать официальные власти.

Интервью 1 сентября 2022 года вела и записывала Татьяна Фирсова. Стенограмма: Татьяна Фирсова и Анастасия Коваленко. Перевод на немецкий: Ольга Кувшинникова и Ингольф Хоппманн.

Об интервью

Задача серии KARENINA — дать возможность высказаться очевидцам из Беларуси, Украины и России. Мы не только хотим узнать, что пережили одни, спасаясь от войны, и другие, скрываясь от преследований, что переживают те и другие, находясь в эмиграции. Мы хотим понять, как мыслят эти люди. Поэтому мы просим их рассказывать нам не только о пережитых событиях, но и о том, что лично они думают о происходящем сейчас в Восточной Европе.

Все наши собеседники и собеседницы — разного возраста и образования, у них разные родные языки и разные профессии. Их объединяет одно — желание рассказывать нам свои истории.

Интервью длятся от 20 минут до двух с лишним часов. Многие рассказывают с удовольствием и говорят очень свободно, другие более сдержаны. Мы задаем вопросы, требующие развернутого ответа, и предлагаем людям рассказывать, а не просто коротко отвечать. Из-за этого тексты зачастую получаются очень объемными, но в то же время — более открытыми и насыщенными. Стенограммы интервью мы по необходимости сокращаем, в первую очередь для того, чтобы их было легче читать. Стиль собеседников полностью сохраняется — так рассказы остаются аутентичными, подлинными. Чего мы и добиваемся – ведь это личные свидетельства о «побеге и изгнании» в центре Европы.