«Беларусь могла бы быть крутой»

С 2016 по 2021 год я жил в Минске. По образованию я — музыкант. Закончил музыкальное училище, потом год учился в консерватории. Я —классический гитарист. Работал в музыкальной школе, играл в клубах, барах и кафе.

До 2020 года все было нормально. Потом начался коронавирус и вся работа закончилась, все концерты отменились. В августе начались протесты после выборов, в которых я активно участвовал. Я не состою ни в каких организациях, но я понимал, что нельзя оставаться в стороне.

Я съездил в Могилев проголосовать и 9 августа уже был в Минске, мы вышли на протест. Мы собрались возле участка для голосования, человек 200. Когда вывесили результаты, что за Тихановскую 20%, а за Лукашенко —80%, люди начали возмущаться. Комиссию забрали в автозак и увезли, чтобы они не пересекались с людьми.

«В толпу заезжала спецтехника»

Мы пошли в центр, доехали до Немиги, вообще никого не было. Как будто подмели и помыли пол. С Немиги пошли дальше, там стояло оцепление, но людей не было. Все были на стеле (KARENINA — военный мемориальный комплекс), стела вся оцеплена, туда невозможно пройти, там военные стояли в 3-4 слоя со щитами. Туда заезжали только водометы, автозаки и БТР.

Мы поняли, что нам надо найти толпу, иначе нас «раскатают». Буквально через 5 минут мы нашли толпу, со всех сторон стекались люди. Как только это произошло, в эту толпу заехал автозак и бросили светошумовые гранаты. Стало стремно. Все начали разбегаться. Мы знали, что в какую сторону не побежишь — все плохо. Были новости, что с одной из сторон вообще расстреливали людей.

Мы побежали в сторону Независимости. Там была стена газа. Но получилось выбраться, уехали домой.

Постоянное давление силовиков

После этого я начал ходить на все акции. Я уволился с работы, начал много писать в «Инстаграм». Тогда очень много людей из культурной сферы бастовали и увольнялись. Я уволился, потому что это была работа на государство, а я не хотел сталкиваться с государством ни в каком месте. Я пришел в школу, сказал: «Давайте бастовать!». Но мне никто не ответил, они выбрали «сидеть на жопе ровно».

Я написал пост в «Инстаграм», что ищу учеников. Набралось несколько людей. Еще появился Чин-Чин Ченел, я до сих пор с ними работаю СММ-щиком. Тогда мы записали «Щучинщину», она стала самой популярной песней в Беларуси. Еще до этого мне начали звонить из милиции и говорить, чтобы я перестал выкладывать фотографии в «Инстаграм». Звонили на мобильный. Тогда еще не было привычки не брать незнакомые номера.

Звонок из милиции

Звонят и говорят: «Здравствуйте, я майор милиции, вы проживаете в таком-то районе в Могилеве? Там вами коммунальные службы интересуются». Я ответил, что сам позвоню в коммунальные службы, они повесили трубку. Я позвонил, там никому до меня не было дела. Потом вечером еще раз позвонили и сказали: «Вот вы в «Инстаграм» выкладываете фотографии, вы переставайте, а то мы приедем к вам». Тогда было это очень легко отслеживать. Просто выбираешь хештег #живеБеларусь и выбираешь всех в топе. А в «Инстаграме» же есть фотографии, есть информация о человеке. При чем людей, которые выкладывали что-то с этими хэштегами, было мало, тысячи, а не сотни тысяч. Поэтому искать людей было просто. Потом что-то пришло на почту по прописке, типа «явиться». Товарищ говорил, что кто-то приходил. Но он никому не открывает деверь.

Когда появилась «Щучинщина», люди не понимали, это провластная песня или протестная. Но когда все-таки разобрались, в Желтых сливах (это такой пропагандистский ресурс, телеграмм канал, который принадлежит учреждению по борьбе с террористами в Беларуси) вышел материал, что Елена Желудок скоро попадется, что она допелась. И там была фотография с одного из протестных концертов. На фотографии была вся команда актеров Чин-Чин Ченел, меня на ней не было. Эта фотография у них появилась от хозяина кафе, в котором мы выступали. Его задержали. Начали искать всех людей на фотографии. Это тоже сильно напугало. А я еще был организатором фестиваля независимого кино, занимался этим с 2018 года. В 2021 году весной мы провели фестиваль. К нам зашли КГБшники. Зашли, постояли, ушли. Потом закрыли нашу НКО и пришла информация, что ко всем закрытым НКО приходят с обыском. Начали ходить по домам. Началась паника.

В октябре 2021 года Чин-Чин Ченел предложил уехать во Львов по программе релокации. Команда поехала раньше, они обосновались, я приехал чуть позже. Я решил уезжать, потому что там вариантов оставаться не было. Из Минска на машине я поехал в Могилев, через всю Россию, в Грузию, из Грузии на самолете полетел во Львов. Я не хотел пересекаться с нашими пограничниками, потому что они проверяли телефоны. А так меня только российские пограничники спрашивали, какая причина того, что я еду. Я говорил, что еду на лечение в Санкт-Петербург. У меня была официальная бумажка.

Машину я оставил в Грузии, привозил туда еще собак — одна моя, одна знакомого, чья машина. Моя собака осталась в Грузии. Я не стал вывозить собаку в Украину, потому что нужна была справка на антитела против бешенства, которую делают только в Москве, и она стоит — как крыло самолета. За собакой хорошо смотрят. Он сейчас очень сильно болеет. В Грузии нет самолетов, где можно брать собаку в салон. Поездку в грузовом отсеке он не переживет. Там очень старая собака.

Курьез с беларусским флагом в Украине

Во Львове мы начали снимать сериал «Тут был Ленин». То, что мы успели отснять, вышло просто огонь. Был случай интересный на съемках. Мы почти договорились с Николаевом (маленький городок возле Львова) о съёмках, получили разрешение. Отправили письмо в мэрию. Нам сказали: «делайте», но никакой бумажки не дали, было только устное разрешение. Мы приезжаем, снимаем со здания украинские флаги. Это все было оговорено, что мы повесим красно-зеленые (KARENINA — государственный флаг Беларуси под руководством Александра Лукашенко). Нам для картинки нужно было. Из-за этого пришли к нам сразу менты, потом пришли СБУ. СБУ нас допрашивало, записывали паспортные данные. Заместитель мэра увидел, что такое творится, позвонил мэру и сказал, что в Николаеве Лукашенко захватил власть. Был суд. Но нас отпустили, даже никакой штраф не дали.

Переезд в Польшу после начала войны

Со Львова в феврале 2022 года я переехал в Польшу. В первый день войны мы с командой думали, что делать. Не укладывалось в голове. Не понимали, как уезжать, потому что на границе была очередь на три дня. На второй день мы нашли эвакуационный поезд. 26 февраля ночью мы выехали со Львова и приехали в Пшемысль утром. Меня легко пропустили. Уже в Польше посмотрели вещи, проверили паспорт и все. Неделю мы пожили в Варшаве в маленькой квартире и не понимали, что делать дальше. Потом поехали в Берлин. Думали тут организоваться, потому что у моей девушки тут есть родственница. Мы съездили в пункт приема беженцев. Там нам сказали: «или запрос статуса беженца, или валите отсюда». Мы много прочитали о формах легализации, поняли, что статус беженца (asyl) — это вообще без вариантов. Потому что по нему нельзя работать, жить нужно в лагере, а денег, которые дают как поддержку, не хватит даже на сигареты. Поехали в Познань. Там нам сказали, что можно просто прийти и оформить международную защиту. Еще думали податься на гуманитарные визы, которая Тихановская открыла в Польше. Но их надо было долго ждать. В страже граничном даже не знали, что есть такие визы, хотя закон о них уже был принят. Мне подтвердили международную защиту через два месяца, еще два месяца я ждал пластиковую карточку. Эта защита на два года. Потом, если ничего не изменится, можно будет прийти туда же, чтобы продлили.

Если сменится власть, я хотел бы сразу вернуться в Беларусь. В самом идеальном случае в 2024 году что-то случится с Лукашенко и придет кто-то из окружения. Потому что сильно демократическая власть сразу не получится. Это пока не очень реалистично выглядит, я не вижу этого в обозримом будущем. Он должен умереть, по-другому он никак не уйдет. Силовым сценарием мы его не сможем снять, потому что у нас нет ни армии, ни оружия.

«Беларусь могла бы быть крутой»

Очень много жизней и судеб поломано. Я понимаю, насколько крутая могла бы быть Беларусь. Потому что даже на момент моего отъезда по уровню сервиса, по скорости интернета, по социальным коммуникациям и культурным хабам Беларусь была гораздо выше, чем Германия или Польша. В Германии с интернетом просто печаль, потому что ты отдаёшь 80 евро за безлимит, а у тебя в центре не ловит. В Польше нет сервиса.

Я думаю, Россия вполне может заставить Лукашенко вступить в войну. Я не эксперт, но я больше склоняюсь к тому, что он отправит туда людей. Когда очередная волна мобилизации в России захлебнется. Потому что они не могут проиграть. Путина только вперед ногами можно вынести, тогда он остановится.

Лукашенко поддерживают люди, оторванные от интернета, люди более старшего поколения. Но интернетом у нас пользуется процентов 80 каждый день. Только те, кто смотрит телевизор, поддерживает его.

Интервью 1 декабря 2022 года вела и записывала Татьяна Фирсова. Стенограмма: Татьяна Фирсова и Анастасия Коваленко. Перевод на немецкий: Ольга Кувшинникова и Ингольф Хоппманн.

Об интервью

Задача серии KARENINA — дать возможность высказаться очевидцам из Беларуси, Украины и России. Мы не только хотим узнать, что пережили одни, спасаясь от войны, и другие, скрываясь от преследований, что переживают те и другие, находясь в эмиграции. Мы хотим понять, как мыслят эти люди. Поэтому мы просим их рассказывать нам не только о пережитых событиях, но и о том, что лично они думают о происходящем сейчас в Восточной Европе.

Все наши собеседники и собеседницы — разного возраста и образования, у них разные родные языки и разные профессии. Их объединяет одно — желание рассказывать нам свои истории.

Интервью длятся от 20 минут до двух с лишним часов. Многие рассказывают с удовольствием и говорят очень свободно, другие более сдержаны. Мы задаем вопросы, требующие развернутого ответа, и предлагаем людям рассказывать, а не просто коротко отвечать. Из-за этого тексты зачастую получаются очень объемными, но в то же время — более открытыми и насыщенными. Стенограммы интервью мы по необходимости сокращаем, в первую очередь для того, чтобы их было легче читать. Стиль собеседников полностью сохраняется — так рассказы остаются аутентичными, подлинными. Чего мы и добиваемся – ведь это личные свидетельства о «побеге и изгнании» в центре Европы.